Хотя на календаре уже второй день была осень, лето всё ещё не спешило сдавать позиции, в городе по-прежнему царила типичная для августа тёплая погода. По узкой улочке на высокой скорости двигался серебристый круизёр, который издали можно было бы принять за привычный для американских пейзажей „Harley-Davidson“, но стоило разглядеть торчавшие по бокам от мотора цилиндры, выдававшие оппозитный двигатель, чтобы узнать в мотоцикле некогда прославленный в одном из фильмов про Джеймса Бонда „BMW R 1200 C“. Вот только одинокий ездок явно не походил на знаменитого супер-шпиона – он был облачён не в смокинг, а в чёрный кожаный костюм и отнюдь не пренебрегал шлемом, причём не привычной для любителей круизёров каской, а полноценным закрытым, из-за чего разобрать его пол можно было лишь благодаря чуть облегавшей фигуру куртке, под которой угадывались женские формы. Мотоциклистка притормозила и свернула в переулок. Проехав арку, „BMW“ плавно остановился у стены одного из зданий. Его хозяйка повернула ключ в замке, глуша двигатель, привычным движением ноги выдвинула подножку и сняла шлем, открыв обрамлённое длинными светлыми волосами бледное лицо. Она посмотрела по сторонам и неслышно вздохнула. Кроме неё в переулке не было никого. Светловолосая бросила быстрый взгляд на часы. До условленного времени оставалось ещё минут пять, но она была почти уверена, что этим вечером ей не суждено увидеть в этом переулке знакомое лицо. Она толком и не понимала, зачем вообще приехала в это место. Одной и по всей вероятности главной из причин этому было элементарное девичье любопытство – ей было интересно, сдержит ли слово тот, кто назначил ей встречу. Мотоциклистка спешилась, и села на мотоцикле, как на скамейке, закинув ногу на ногу.

Услышав знакомый голос, мотоциклистка медленно обернулась, не вставая с мотоцикла.
- Добрый вечер, Ричард, – спокойно произнесла она. – Во всём мире не так уж много мужчин, способных устоять перед девушкой на мотоцикле. Как, впрочем, и девушек, на которых не произведёт впечатления мужчина на оном. Почему-то обладатели столь практичного транспортного средства, как мотоцикл, в обществе до сих пор считаются или какими-то избранными, подобными пришельцам из иного мира, или начисто испорченными персонами, а и первое, и второе влечёт к себе, – девушка взглянула на часы и улыбнулась. – Точность – вежливость королей, Ричард. И вы полностью оправдываете своё имя, – она спешилась, но встала так, что круизёр оказался между ней и мужчиной. Сложно было сказать, выказывала ли она таким образом недоверие своему кавалеру, желая не подпускать его слишком близко, или же, напротив, заигрывала с ним, лишь притворяясь недоступной и провоцируя его.
- Поскольку именно вы назначили мне свидание, традиции требуют именно от вас составления планов на этот вечер, – почти холодно произнесла светловолосая. – И хотя обычно я ставлю себя выше их, сегодня можно сделать исключение. Кроме того, у вас потрясающая фантазия, Ричард. Чего только стоил весь тот спектакль, который вы разыграли передо мной ради флэшки. Так что, полагаю, я могу доверить составление планов на этот вечер вам. Если только они не предполагают переодевание меня в что-то, что не позволит мне уехать на моём мотоцикле, если вновь окажется, что я – всего лишь часть ширмы, которую надлежит убрать, как только она перестаёт быть нужной.

- Стереотипы существуют независимо от нашего к ним отношения, а потому важно не то, во что верю я, а то, во что верите вы, Ричард. Ведь какова бы ни была причина того, почему всем видам транспорта я предпочла именно мотоцикл, вы уже, возможно, сами того не сознавая, выстроили собственную версию, и даже если сейчас я скажу, что не верю в стереотипы, мне будет очень сложно поколебать её. Особенно после того, как вы уже признались в своём неравнодушии к байкерам женского пола, которых с точки зрения „настоящих байкеров“ вообще не может существовать, – она покачала головой, мысленно упрекнув себя в многословии. Хоть она и рассуждала на околопсихиатрические темы вполне профессионально, всё же любой человек, которому хоть раз в жизни выпадало сомнительное счастье общаться с её коллегами, заметил бы, что мыслями она очень далеко от работы – главным правилом психиатров, как и разведчиков, было, есть и будет – меньше говорить, больше слушать. Немка же за те несколько минут, что прошли с момента появления на сцене американца, произнесла куда больше слов, нежели он.
- Если мы только что познакомились, позвольте представиться, – чуть театрально отозвалась она в ответ на его напоминание об обещании делать вид, словно всей их прошлой встречи никогда не было. – Крёнен. Барбара Крёнен, – она бросила быстрый взгляд на билеты в руке мужчины. – Интересно, выбрали вы классическую постановку или же более близкую к книге? – вопрос прозвучал с неподдельным интересом, но с нарочито усиленным акцентом, до этого заметным лишь по произношению отдельных звуков, но не по порядку слов в предложениях.
- Все известные мне постановки „Щелкунчика“ используют музыку Чайковского, а вот действие в них различается от почти полного следования сюжету Гофмана, до сосредоточения на событиях, последовавших после падения Мышиного Короля с добавлением персонажей, которых не было в оригинале. Например – феи Драже. Из всех существующих не балетных адаптаций сюжета „Щелкунчика и Мышиного Короля“ на удивление удачной, пусть и во многом напоминающей ещё и „Золушку“ со „Спящей красавицей“ – старый ещё даже не русский, а советский мультипликационный фильм „Щелкунчик“. Немой, но использующий музыку Чайковского в качестве сопровождения, а потому понятный по всему миру без перевода, – она мягко убрала его руку со своей и сняла перчатки.
- Как я уже ранее заметила, мне не свойственны стереотипы, но как я опять же уже сказала, в обществе они достаточно сильны, а потому мне придётся прислушаться к вашему совету и переодеться во что-то более привычное на светских раутах, опере или балете.

- В каждой стране есть свои традиционные рождественские и новогодние сюжеты, – уже в такси ответила, наконец, Барбара на вопрос Ричарда. – В Америке это, если я ничего не путаю, „Оленёнок Рудольф“ и „Как Гринч украл Рождество“. В Германии – „Щелкунчик и мышиный король“. История о том, как вера в чудо и доброе сердце маленькой девочки позволили сказке ожить. Хотя вплоть до самого конца всё волшебство казалось лишь сном, – она вздохнула. Сюжет Гофмана был куда сложнее, а потому попытка пересказать его, не потеряв и толики смысла, привела бы к тому, что ей пришлось бы рассказать своему кавалеру всю сказку, изображая при этом театр одной актрисы. По счастью путь до магазина оказался недолгим, а потому они так и не успели развить эту поднятую ещё в прошлую их встречу, о которой договорились не вспоминать, тему. Вечерние платья Крёнен не любила, предпочитая им строгие костюмы почти что военного покроя, а потому едва не вступила в спор с сотрудниками магазина, желавшими угодить не то ей, не то человеку, предоставившему им такую клиентку. Всё это заставило светловолосую почувствовать себя героиней одного старого американского фильма, с которой у неё если и было хоть что-то общее, так это то, что обеих их мужчины лишь использовали в своих целях, а именно – как ширму. И если голливудская картина окончилась хэппи-эндом, девушка вновь усомнилась в том, что поступила правильно, вернувшись в злополучный переулок. Вот только сбегать со свидания было уже поздно. И она отдала себя в руки людей, привыкших считать, что они лучше всех знают, кто может быть клиентом их магазина, а кто нет, и что именно нужно первым на самом деле.
- Кто-то однажды сказал, что в гардеробе каждой женщины должно быть маленькое чёрное платье, – произнесла Крёнен из-за шторки примерочной. – Однако меня заверили, что мне куда больше пойдёт что-нибудь более скромное, но гармонирующее с цветом моих глаз.
Шторка отъехала в сторону, и глазам мужчины предстала светловолосая девушка в тёмно-зелёном платье с высоким воротником, длинными рукавами и юбкой в пол. Она, неуверенно ступая, продефилировала мимо него, осваиваясь в непривычном костюме, и обнаружилось, что закрытым платье казалось лишь спереди – спина светловолосой была полностью обнажена.

Барбара была почти уверена, что Ричард сочтёт её новое платье слишком смелым и потребует, чтобы она выбрала что-нибудь более скромное. Светловолосая почти хотела этого, но в то же время в глубине души чувствовала, что в этот вечер должна выглядеть именно так и никак иначе. Реакция кавалера заставила её щёки покрыться румянцем. Крёнен не считала себя некрасивой, но никогда особенно не задумывалась о собственной привлекательности. Смутили её не сами слова, а то, каким тоном они были сказаны. Ричард определённо верил в то, что говорил. И это заставило Барбару отказаться от желания съязвить, заметив, что в глазах мужчин женщину красит одежда, которая больше открывает, нежели скрывает, оставляя при этом хотя бы немного места для фантазии. Вместо этого она лишь скромно кивнула, даже не придравшись к тому, что он обратился к ней на „ты“ – как и все немцы, она придавала большое значение дистанции на уровне личных местоимений. Туфли Крёнен, несмотря на советы консультантов, предпочла закрытые и на среднем каблуке, объяснив, что на высоком ходить никогда не училась, а потому не хочет, чтобы вечер для неё закончился в приёмном отделении одной из городских больниц. Приняв руку Ричарда, Барбара, наконец, решилась продолжить прервавшийся её выходом из примерочной разговор.
- Братья Гримм. В английском языке возникает игра слов – мрачные братья. Но если обратиться к любым народным сказкам в их наиболее близком к оригиналу варианте, а не поздним детским адаптациям, то обнаружится, что они полны религии, будь то язычество, христианство или ислам, в зависимости от региона, жестокости, секса и безысходности. Красную Шапочку и её бабушку Волк всё-таки съел, причём во французском языке словосочетание „увидеть волка“, если речь идёт о женщине, означает потерю девственности. Белоснежку в гномах привлекло тоже отнюдь не их трудолюбие, – её тон звучал почти нарочито серьёзно. – Сказки Эрнста Теодора Амадея Гофмана, несмотря на волшебство и, вроде бы, сбывающиеся мечты героев, впрочем, не всегда, сложно назвать такими уж весёлыми, а их концы – счастливыми. В большинстве из них герои бегут от душащей их повседневности и своё счастье находят в уходе от реальности. Один из лучших примеров – „Золотой горшок: сказка из новых времён“. Так что ещё очень большой вопрос, как именно сбываются мечты в таких историях.

Тот, кто сказал, что если человек в чём-то сильно сомневается, то его подсознание сделает всё возможное, чтобы он потерпел фиаско при любых действиях в этом направлении, был абсолютно прав. И Барбара Крёнен получила прекрасную возможность в этом убедиться. Как и в том, что собеседник человека всегда понимает именно то, что он услышал, а вовсе не то, о чём ему говорили.
- Иногда сигара – это просто сигара, – чуть дрогнувшим голосом произнесла она. Именно так Зигмунд Фройд отвечал на ехидные вопросы о своём пристрастии, которое прекрасно вписывалось в его же теорию, при этом играя не в его пользу. Светловолосая хотела было оправдаться, попытавшись объяснить, что говорила как раз-таки пусть и о сказках, но отнюдь не детских, каковыми оные стали как раз подвергшись народной и официальной цензуре, при этом потеряв часть своей остроты. Сказать, что Ганс Христиан Андерсен всегда обижался, когда его объявляли детским писателем. Вот только теперь это уже не имело никакого значения. Вся история знакомства Барбары и Ричарда чем-то напоминала волшебную сказку, причём, несмотря на все обстоятельства, как раз детскую, но именно это заставило её расслабиться и забыть, что в это вечер она – светская дама, а потому слова, которые уместны в кабинете психиатра, но которые у неё часто вырывались и за его пределами, сегодня совершенно неуместны. Теперь ей оставалось лишь пожинать горькие плоды своей ошибки и надеяться на то, что больше их с Ричардом пути не пересекутся уже никогда. Она не была уверена, что ошибкой был сам этот вечер, но неосторожно затронутая ею тема, которую она так и не успела развить, намереваясь перескочить с сексуальности в мировом фольклоре на проблему жестокости и воздаяния, пострадавшую в процессе превращения эпоса и устных историй в современные детские сказки даже сильнее, и её платье, в котором она себя теперь чувствовала попавшей в город крестьянской с альпийского хутора на самой окраине цивилизации, стали не просто звеньями одной цепи, но якорем, который увлёк за собой на дно всё светлое, что успело родиться, когда произошла их встреча.
- Коко Шанель однажды сказала: „у вас не будет второго шанса произвести первое впечатление“. Похоже, она всё же ошиблась, – спокойно произнесла Барбара, глядя Ричарду в глаза. Она прекрасно поняла, что именно он имел в виду. – Простите Ансельм, что я оказалась не прекрасной Серпентиной, а всего лишь глупой и пошлой Вероникой, – девушка отвела взгляд и более не произнесла ни слова, хоть и сомневалась в том, что мужчина поймёт, что она имела в виду персонажей сказки „Золотой горшок: сказка из новых времён“, написанной всё тем же Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом. Всё уже было сказано. Теперь ей оставалось только насладиться музыкой Чайковского и, при первой возможности, раствориться во мраке ночи, как и подобает развеявшейся иллюзии.

Подобно всем эгоистичным натурам, Барбара Крёнен просто не умела вовремя остановиться, когда у неё появлялась возможность показаться себя во всей красе. Во многом этому потворствовала и специфика её работы, которая требовала от неё больше слушать, чем говорить, а потому самолюбование для девушки было ещё и своего рода разграничением работы от остальной жизни – в своём кабинете она редко позволяла себе свободные полёты фантазии, если только того не требовал анализ сказанного пациентом. Кроме того, несмотря на то, что она уже перешагнула тридцатилетний рубеж, ставшая вследствие своего воспитания затворницей, светловолосая почти не имела опыта отношений с противоположным полом, а потому совсем забыла о том, как мужчины любят покрасоваться перед женщиной, и насколько важно позволить им раскрыться в полной мере. Возможно, будь она сексологом, то учла бы все эти факты, если бы презрела главное правило психиатрии – не примерять на себя известные симптомы. И потому сидя в удобном кресле, доктор Крёнен мечтала лишь о самой обычной байкерской бандане, в которую могла бы завернуться, чтобы хотя бы частично закрыть вырез на спине теперь казавшегося ей верхом безвкусицы платья, и о том, чтобы её спутник заснул посреди действа, дав ей таким образом возможность незаметно исчезнуть, оставив свою визитную карточку с просьбой прислать на её электронную почту номер банковского счёта, на который она могла бы вернуть потраченные им в этот вечер на неё. Однако Ричард внезапно и вовсе передумал смотреть балет. Барбара хотела было отказаться покидать зал, тем самым и завершив злополучное свидание, но в последний момент всё же позволила ему вывести её обратно в фойе. Стоило поставить точку, но она никак не могла найти подходящих слов. И в первую их встречу, про которую они договорились забыть, и в этот вечер они только и занимались тем, что пытались пустить друг другу пыль в глаза. Он – широкими жестами. Она – интеллектуальными рассуждениями. Это было соревнование, в котором не могло быть победителя, ибо выиграть можно было лишь добровольно проиграв, но пойти на это должны были обе стороны. Как только двери театрального зала мягко закрылись за их спинами, Барбара вопросительно посмотрела на Ричарда.

Когда Ричард увлёк её к выходу из театра, а потом усадил в такси, Барбара не сопротивлялась, решив в кои-то веки отдаться на волю случая. Её жизнь была с самого детства детально распланирована. Сперва матерью, потом, когда девушка вырвалась из-под родительской опеки, ею самой. Крёнен предпочла бы очутиться в лесу у костра, а не на морском берегу, но после всего, что успело произойти за этот вечер, такая перемена места была лучшим, что вообще могло случиться. Она закрыла глаза, подставляя лицо солёному ветру. Пиджак своего спутника девушка надевать не стала, но и не отказалась от него, позволив ему повиснуть на её плечах и сведя полы, чтобы его не сдуло ветром. Разуться ей оказалось несколько сложнее, нежели мужчине – сказалась длина подола её платья, с которым, в отличие от туфель и чулок, ей пришлось повоевать, прежде чем он согласился остаться в подвёрнутом состоянии, открыв ноги девушки ниже колен.
- Перфекционизмом меня не удивить, – нарушила она, наконец, молчание. – Мы, немцы, часто считаемся воплощением этого качества. Но и вы… – Барбара осеклась и уже куда менее уверенно продолжила, – …ты… Но и ты прости меня за всё, что я наговорила, – немка прекрасно знала о старом французском правиле, которого до сих пор придерживались во многих странах мира – „когда женщина неправа, мужчина должен извиниться“, но никогда не считала его верным. Кроме того, в том, как пошёл этот вечер, была вина их обоих. Признание Ричарда не удивило Крёнен, но её щёки против её воли порозовели, что стало заметно даже в лучах клонившегося к горизонту солнца, только-только начавшего окрашивать небо в розово-красные закатные оттенки.
- Что ж, надеюсь, ты не станешь возражать, если я в последний раз за сегодня всё же загляну в свой кабинет, чтобы раскурить сигару доктора Фройда и сказать, что причины почти всех наших решений тянутся за нами именно из детства. А теперь, – Барбара притворилась, словно выбросила окурок в океан, – можно и приоткрыть завесу этой тайны, которая на самом деле очень и очень скучна, – она усмехнулась. До сих пор ей приходилось вспоминать своё прошлое преимущественно при составлении весьма сухих автобиографий, сперва для поступления в университет, потом – при трудоустройстве.
- Я из тех, кого называют книжными червями, ботаниками, в более позднем возрасте – синими чулками. Мой отец – оберст Бундесвера, в вашей системе званий, если не ошибаюсь, этот чин называется „полковник“, мать – детский психолог. Но психиатрию я выбрала своей специализацией вовсе не поэтому, – девушка вздохнула и, хотя мало кому удавалось обыграть её в гляделки, отвела взгляд от глаз Ричарда и подняла их к небу, собираясь с мыслями. В её биографии не было чего-то секретного или постыдного. Даже если бы это свидание не завершилось ничем, ничего из всего того, что она могла поведать, нельзя было бы использовать против неё. И всё же её терзали сомнения, продиктованные преимущественно тем, что она знала о стоявшем напротив неё мужчине ещё меньше, нежели он о ней.
- Полагаю, весь окружающий меня ореол странностей происходит от того, что я была, как бы поудачнее выразиться, домашним ребёнком. Хотя нет, я не сидела постоянно дома – отец часто брал меня на природу, когда имел возможность побыть с семьёй, но в детстве вплоть до пятнадцати лет я почти не общалась со сверстниками. Моя мать, как я уже говорила, была детским психологом, и она проводила исследование, можно ли воспитать человека, который будет иметь предельно чёткие представления о правильном и неправильном. В современном мире, в котором общепринята серая мораль, подобный подход к воспитанию детей мог иметь определённый успех. Вот только ничего у неё не получилось, – Барбара покачала головой, но тут же добавила: – Не подумай, что я жалуюсь на судьбу, Ричард. У меня был полный доступ к отцовской библиотеке. Мать рано научила меня читать и только одобряла моё времяпрепровождение с книгами в руках. Как ты, наверное, уже догадался, сначала я прочитала все сказки в семейной библиотеке. В них как раз чёрное и белое выведено достаточно чётко, но при этом нет убивающего всё гвоздя морали. Потом я добралась до естественнонаучных сочинений и отцовской коллекции классического сверхъестественного ужаса. Наибольшее влияние на меня оказались рассказы и повести Говарда Филлипса Лавкрафта и его любимого писателя – Эдгара Аллана По. Одна из особенностей творчества Говарда Филлипса – отсутствие всякого антропоцентризма. Насколько бы ни были ужасны описанные им чудовища, по-настоящему страшно становится вовсе не тогда, когда воображение в деталях рисует всё то, что он описал ровно настолько, чтобы дать ему пищу, а в момент осознания того простого факта, что человеческое желание поставить себя в центр Вселенной, в сущности, ничем не подкреплено. Вселенная равнодушна ко всем своим обитателям. Для неё все они всего лишь временные жильцы, все достижения которых не могут оказать на неё никакого существенного влияния, – Барбара сделала паузу, собираясь с мыслями.
- Но я не только проникалась ужаса своей ничтожности перед лицом вечности. Полагаю, все дети рано или поздно начинают пытаться „разобрать“ жуков и тараканов, а то и животных покрупнее, чтобы посмотреть, что у них внутри. У меня было перед ними преимущество – я уже знала ответ на этот вопрос из книг, но всё равно хотела в этом убедиться и выпотрошила не меньше десятка лягушек, проводя над ними опыты из руководств по физиологии или просто любуясь тем, насколько совершенна работа природы. Вот только она создала и нечто, что куда интереснее изучать, не вскрывая – нервную систему. Я успела поиграть и в доктора Павлова, дрессируя кошек и собак. Вот только работая с первыми нужно помнить, что это они дрессируют тебя, а не ты их. Как несложно догадаться, от животных мне захотелось перейти к людям, вот я и стала психиатром, – Крёнен развела руками, от чего пиджак Ричарда едва не упал на песок.

Когда руки Ричарда легли ей на плечи, Барбара чуть заметно вздрогнула, но не попыталась ни высвободиться, ни как-то податься к нему. Её зелёные глаза поймали его взгляд, одновременно пытаясь разобрать игру эмоций на его лице. Было в этом мужчине что-то от сложившегося в массовом сознании образа профессионального игрока в покер, опытного бизнесмена, а то и разведчика или даже шпиона – несмотря на вполне живую мимику, хоть что-то прочитать по ней было решительно невозможно. Однако сейчас даже на его почти непроницаемом лице можно было прочесть хоть что-то. Свойственная всем женщинам интуиция подсказывала Крёнен, что внутри стоящего перед ней мужчины кипит целая буря эмоций, однако девушка ощущала это лишь на подсознательном уровне. Глаза же позволяли ей понять лишь то, что для Ричарда эта их встреча была вовсе не попыткой сохранить лицо после произведённого им в прошлый раз неоднозначного впечатления и не способом самоутвердиться. В своих словах и поступках он определённо был искренен, хоть женское чутьё смутно и намекало Барбаре, что что-то его терзает. Неожиданно для себя, девушка почувствовала, что колеблется, рассказывать ли мужчине о том, как именно провалился эксперимент её матери, стоило ей пойти в школу, и как она, в конце концов, почти что сбежала из отчего дома, достигнув совершеннолетия. В то же время ей хотелось попросить его рассказать что-нибудь и о себе, тем самым одновременно и польстив его самолюбию, и хоть что-то узнав о нём. Вот только что-то подсказывало ей, что всё, что следовало сказать, уже прозвучало, и наступил именно тот момент, когда значение имеет лишь язык глаз, и достаточно будет всего одного слова. Вот только произнести его оказалось некому – Ричард внезапно приобнял Барбару, и их губы, впервые за этот вечер, сомкнулись в поцелуе. Пару минут девушка не пыталась сопротивляться, но и не проявляла ответную инициативу, не то просто позволяя мужчине почувствовать себя победителем, не то плохо представляя себе, как должно вести себя в подобной ситуации, но потом её руки выскользнули из-под мужского пиджака, обвивая шею его хозяина. Она действовала скорее инстинктивно, нежели осознанно, а в её движениях ощущалась неуверенность.

Конечно, страсть между ними вспыхнула куда раньше, но именно сейчас она если не достигла своего апогея, то приблизилась к нему почти вплотную. Моральные установки, полученные Крёнен в далёком детстве, проснулись было, но, оценив ситуацию как неразрешимо противоречивую, поскольку в своём несоответствии традиционным представлениям о нравственности, она отнюдь не перечила неуклонно укоренявшимся в современном обществе свободным взглядам, причём отрицательный вердикт происходящему граничил бы с откровенным ханжеством, так и остались где-то в самой глубине её подсознания. По-прежнему действуя неуверенно, но скорее от почти полного отсутствия опыта в подобных делах, нежели из-за избыточной скромности, немка позволила себе податься навстречу американцу. Его пиджак упал на мокрый песок, но, несмотря на свежий вечерний бриз, она не ощущала холода. Внезапно поцелуй прервался, но мужчина не спешил выпускать девушку из своих объятий, напротив, прижав её к себе ещё крепче.
- Фройд всегда казался мне недостаточно глубоким, – шумно дыша, произнесла Барбара, чувствуя, как бешено колотится сердце в её груди. – Юнг намного интереснее, но если я продолжу рассуждать на эту тему, то вновь окажусь в моём кабинете, а ты сам попросил меня на этот вечер запереть его поплотнее, – она замолчала, прижимаясь к Ричарду. Задумавшись над его вопросом, она неожиданно для себя поняла, что не хочет, чтобы это мгновение прекращалось. Вот только они не могли вечно стоять на морском берегу, заключив друг друга в объятия. Прошло не меньше пары минут, пока светловолосая вновь заговорила:
- Что ж, возможно, первому свиданию, – голос её прозвучал так, словно она действительно забыла об их прошлой встрече, – действительно стоит закончиться именно так. С той лишь небольшой разницей, что нам придётся вернуться на ту стоянку, где мы оставили мой мотоцикл.